23 OCT 2025 - We are back! If you have been following us over the last few years, you will know that the last 2 months have been rough. We website was practically not loading. Sorry for the mess. We are back though and everything should run smoothly now. New servers. Updated domains. And new owners. We invite you all to start uploading torrents again!
TORRENT DETAILS
Владимир Сорокин Манарага 2017
TORRENT SUMMARY
Status:
All the torrents in this section have been verified by our verification system
Формат: PDF ( A4- для чтения на компьютере ) ,PDF ( A6- для устройств ), EPUB , EPUB ( адаптированный для IOS ), fb2
Качество: Изначально компьютерное (eBook)
Интерактивное оглавление: Нет
Количество страниц:170
Описание:Новый роман Владимира Сорокина, одного из самых знаменитых российских писателей, автора «Дня опричника», повести «Метель», сборника рассказов «Сахарный Кремль» и романа «Теллурия».Какой будет судьба бумажной книги в мире умных блох и голограмм, живородящего меха и золотых рыбок, после Нового cредневековья и Второй исламской революции?
Скриншоты
Достоевский-гриль. Почему в новом романе Сорокина жгут книги?
Россия вновь подтвердила статус литературоцентричной страны. В новом романе Владимира Сорокина «Манарага» в постапокалиптическом мире середины XXI века разворачивается настоящая охота за раритетными книгами: их крадут из музеев и частных собраний, их тайно доставляют специально обученные почтальоны, полиция отслеживает контрабанду. Вот только процесс чтения выглядит своеобразно: книги используются в качестве дров для приготовления пищи на открытом огне в подпольном шоу для посвященных – Book’n’grill. При этом горящая книга сообщает свой дух и вкус заказанному блюду: на «Одесских рассказах» Бабеля готовится «гефилте гелзеле», фаршированная куриная шейка; на «Моби Дике» – стейк из тунца; на «Швейке» – свинина, а на «Мастере и Маргарите» – те самые порционные судачки à la naturelle из ресторана «Грибоедов».
Сорокин возвращается к своим концептуалистским корням, блестяще обыгрывая метафору потребления культуры, выраженную в пошлой фразе «вкусно написано», возвращая ее нам в буквальном виде. Он закручивает приключенческий сюжет о поваре-трикстере по имени Геза. Неуловимый для полиции, он путешествует по домам богатых клиентов и по текстам классической литературы, перемежая зарисовки своих гастрономических похождений размышлениями о духе времени. Сорокин давно и прочно освоил кулинарную тему – от пьес «Щи» (там в мире будущего, где власть захватили экологи-вегетарианцы, точно так же орудует подпольная клика «поваров в законе») и «Пельмени» до сборника гастрономических текстов «Пир» и рассказа «Настя», где семья помещика изжаривает в печи собственную дочь (Константин Богомолов только что его экранизировал). Еда у Сорокина становится тотальной раблезианской метафорой отношений власти, насилия, объективации, образом современного общества, словно в фильме Марко Феррери «Большая жратва». Теперь в этот процесс непрерывного приготовления и поглощения вовлекаются и книги.
Вопреки ожиданиям «Манарага» – не антиутопия типа «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери (к которой роман отсылает) и не живописание «нового Средневековья», где жгут книги на манер нацистов в 1933-м, хунвейбинов в 1966-м или хулиганов из «Идущих вместе», которые в 2008 году резали книги Сорокина перед Большим театром и бросали их в бутафорский унитаз, протестуя против постановки оперы «Дети Розенталя» по либретто писателя. Скорее это борхесовская история про утонченное наслаждение текстом, как в пьесе Сорокина «Достоевский-трип», где произведения классики превращались в галлюциногенные таблетки, отправляющие читателей в наркотические трипы по мотивам этих книг, из которых возвращались далеко не все. В «Манараге» книги тоже превращаются в чистые платоновские идеи, в концентрированные ощущения, в сгустки смысла – или скорее в иллюзии смысла, в мифы, которые истаивают в воздухе, как дым от горящей бумаги, передавая блюду свой уникальный (и иллюзорный) вкус – как запах полыни в баранине, зажаренной на чеховской «Степи».
И здесь Сорокин ставит важнейший вопрос о судьбе бумажной книги в постгутенберговском мире. С одной стороны, он пародирует фетишизм аналоговой культуры – обожествление «оригинала», «теплого лампового звука», «дактильных ощущений». Для героя его повествования все эти элементы материальной книжной культуры: переплет, коленкор, картон, марлевые клапаны, пеньковый шнур, закладки, казеиновый клей, засушенные цветочки – всего лишь подробности горения «полена». «Однажды у одного повара вспыхнула микропленка, вделанная в корешок в середине ХХ века. У другого были проблемы с антроподермическим переплетом “120 дней Содома”». Сорокин десакрализует доставшийся нам – в особенности от советской культуры дефицита – культ книги, который заставляет нас хранить на полках сотни пыльных томов, к которым в эпоху Google не прикоснется рука человека, но которые будто бы сообщают дому особую ауру.
Но с другой стороны, писатель предлагает новый способ бытования книги как повода для перформанса, коллективного действа, вовлекая ее в символический обмен экономики впечатлений. Сорокин воспроизводит литературоцентричный миф русской культуры («Я безнадежное литературное животное», – признается он в интервью Юрию Сапрыкину), предоставляя книге шанс на вторую жизнь, пусть и в такой экзотической форме: криминальное развлечение типа гриля на книгах все же лучше тотального забвения – оно предполагает, что богатые клиенты изначально знакомы с текстами и являются по сути людьми книжной культуры.
Но вот важная деталь: в тексте романа представлены многие персонажи и сюжеты последних книг Сорокина: зооморфы и великаны, вторая исламская революция и феодальная раздробленность, однако в нем нет России как страны: по словам главного героя, «Титаник» постсоветской России затонул, русский мiр рассеялся. В отличие от романов последнего десятилетия, наполненных социальной сатирой и пророческими предсказаниями относительно будущего России, «Манарага» описывает человечество после России, где сама она представлена лишь классическими текстами: Достоевским, Чеховым, Бабелем, Булгаковым, морковными котлетками, приготовленными на Толстом, да тремя перепелами, зажаренными на «Записках охотника». Как говорит сам Сорокин:
«Россия погружена в гротеск, его уже слишком много, он на многих действует депрессивно. Описывать его, признаться, мне уже неинтересно, ибо он сам себя ежедневно описывает в новостях. Наверное, поэтому за последние десятилетия не появился мощный реалистический роман, адекватно и исчерпывающе описавший постсоветскую Россию. А вот русская классика по-прежнему в мире в цене».
Сорокин ставит клинически точный диагноз: у современной России нет языка описания, она оказалась заперта в своем прошлом и в своих книгах, мы пытаемся объяснить происходящее при помощи русской истории и русской литературы. То и дело возникают спекуляции на тему «а как бы отнесся Пушкин к аннексии Крыма? А Достоевский – к войне в Донбассе?». Возникают из небытия и делают одиозные заявления потомки Толстого и Достоевского: правнук писателя Дмитрий Достоевский рекомендуеткаторгу для участников протестов на Болотной. Захар Прилепин публикует книгу «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы», в которой утверждает, что главные поэты и писатели Золотого века были военными, патриотами и имперцами (неслучайно тут слово «ополченцы»: Пушкин и Державин ставятся в одну шеренгу с Гиви и Моторолой), и сам с помпой отправляется на войну с Украиной, воображая себя то ли Толстым в Севастополе, то ли Лимоновым в Сараеве. Русская литература встает во фрунт и шагает на войну – точь-в-точь как в ироничном пассаже Пелевина в «Generation П»: «Скоро, скоро со стапелей в городе Мурманске сойдет ракетно-ядерный крейсер “Идиот”, заложенный по случаю стопятидесятилетия со дня рождения Достоевского». Хотя, без всяких шуток, Милан Кундера в своем знаменитом эссе «Предисловие к вариации» в New York Review of Books в феврале 1985 года (вызвавшем, кстати, гневную отповедь Бродского) напрямую связывает мир романов Достоевского «с его выходящими из берегов жестами, мутными глубинами и агрессивной сентиментальностью» с советской оккупацией Праги в августе 1968-го.
Русская словесность врывается в русскую жизнь, и вот уже у литературного критика Александра Гаврилова ФСБ на пару со Следственным комитетом в шесть утра проводят обыск по так называемому «делу Маркво» (Александрина Маркво – жена Владимира Ашуркова, соратника Навального) в связи с давней выставкой «Книги в парках», и вот уже маячит на горизонте «дело литераторов». Россия не может вырваться из своих книг, сюжетов, цитат; от этой извечной обреченности не спасают ни постмодернистская ирония, ни вымышленный огонь книжного гриля: литература все равно оказывается сильнее жизни, и последняя книга Сорокина – еще одно тому подтверждение.
Достоевский-гриль. Почему в новом романе Сорокина жгут книги?
